Шарлин Харрис - Танцующие в темноте[4-3]

Когда Шон заговорил о танцах, они оба стали спокойнее. Ру даже снова взялась за вилку и съела ещё несколько кусочков. Постепенно Шон расслабился в своём кресле и замолчал. Когда Ру убедилась, что он уже оправился после рассказа, она заметила:

— Мне нужно покормить кошку. Нужно сходить на квартиру.

— Но ты не можешь жить там, — жёстко заявил Шон.

— Где же тогда?

— Как где? Конечно, здесь, со мной.

Она еле удержалась от того, чтобы обвести взглядом крошечную квартирку. Вероятно, она может впихнуть куда-нибудь свои книги и одежду, но ей придётся выбросить всё остальноё, всё, что она приобрела с таким трудом. Как они смогут совмещать свои столь разные стили жизни? И какова была доля жалости в том, что он чувствовал к ней?

Он смог точно понять её настроение.

— Пойдём, заберём твои вещи. Если я не ошибаюсь, ты пропустила день учёбы. Тебе нужно будет пойти завтра, если ты будешь в силах. Ты можешь идти?

Она передвигалась медленно и неловко. Шон надел ей на ноги носки и зашнуровал ботинки так, как будто это было совершенно обычным делом. Он выполнял столь приземленную работу так отработанно, но при этом так бережно, что она неожиданно растрогалась.

— По крайней мере, у меня нет парика, который тебе нужно было бы пудрить, — улыбнувшись, заметила Ру.

— Это было огромным достижением двадцатого века по сравнению с восемнадцатым, — сказал он. — Уход за волосами и обувь — сейчас они гораздо лучше.

— Волосы и обувь, — повторила она, в голосе её звучало веселье. Она размышляла об этом, пока Шон собирался, и к тому времени, как они были снаружи, в ночи, она чувствовала себя вполне бодро. Она предвкушала долгие беседы с Шоном, когда он расскажет ей об одежде, манере разговора и общественных нравах тех десятилетий, что он прожил. Безусловно, она могла бы написать несколько интересных курсовых.

Ей нравилось слушать, как Шон говорит. Ей нравилось, когда он её целовал. Нравилось, как он заставлял её почувствовать себя как — ну, как женщина, которая хороша в постели. И ей нравилось, как он вел ее во время танца, то уважение, которое, казалось, он к ней испытывал. Как же это всё случилось за прошедшие несколько месяцев? Когда он стал настолько важен для неё?

Сейчас, шагая с ним рядом, она испытывала удовлетворенность. Хотя её жизнь только что разлетелась на осколки, а тело болело от побоев, она была спокойна и уверена, потому что у неё был Шон. Она любила каждую веснушку на его лице, его белое сильное тело, его умелый рот и его талант танцора.

Он столько всего сделал для неё. Но он не сказал, что любит её. Его голубые глаза смотрели ей в лицо так, как будто она была прекраснейшей женщиной в мире, и этого должно было быть достаточно. То, как он занимался с ней любовью, говорило, что он считает её чудесной. Этого должно было быть достаточно. Она очень сильно подозревала, что любой мужчина посмеялся бы над её сомнениями, но она не была мужчиной, и ей нужно было услышать эти слова — не прося об этом.

Тут она неожиданно увидела кое-что, что прервало её грустные размышления. По привычке взглянув на окна своей квартиры за пол-квартала, Ру была неприятно поражена.

— В моей квартире включен свет, — выпалила она, резко затормозив. — Верхний свет.

— Вчера ты не оставляла его включенным?

— Нет. Потолки высокие, и мне трудно менять лампочки в плафоне. Я оставляю включенной небольшую прикроватную лампу.

— Схожу посмотрю, — сказал Шон, осторожно вынимая руку. Оказывается, она неосознанно вцепилась в него.

— О, пожалуйста, не ходи туда, — попросила она. — Он может поджидать тебя.

— Я сильнее, — с оттенком раздражения заметил Шон.

— Пожалуйста, по крайней мере, поднимись по пожарной лестнице, той, что сбоку.

Он пожал плечами:

— Если так тебе будет легче.

Она подобралась поближе к зданию и смотрела, как Шон приблизился к пожарной лестнице. В последний момент он решил выпендриться и полез по кирпичной стене, используя крохотные промежутки между кирпичами для того, чтобы цепляться руками и ногами. Ру, естественно, была впечатлена, но и расстроена тоже. Это неприятно напоминало подъем гигантского насекомого. Он заглянул внутрь. По его позе Ру ничего не могла понять, а лицо увидеть было невозможно.

— Привет, Ру. — Вздрогнув, она обернулась и увидела, что к ней подошла соседка, подрабатывающая уличными выступлениями на публике, которая называла себя Киншаса. — Что этот парень там делает?

— Заглядывает в мою квартиру, — просто ответила Ру.

— Чем это ты занималась вчера ночью? Грохот был такой, как будто ты решила переставить всю свою мебель.

— Киншаса, вчера вечером меня не было дома.

Киншаса была высокой, носила дреды и большие очки в красной оправе. Она была не из тех, кого можно не заметить, и не из тех, кто пытается игнорировать неприятные факты.

— Значит, в твоей квартире был кто-то другой, — сказала она. — И твой приятель проверяет, что случилось?

Ру кивнула.

— Наверное, мне следовало позвонить в полицию вчера ночью, когда я услышала весь этот шум, — огорчённо сказала соседка. — Я думала, что оказываю тебе услугу, не обращаясь в полицию или к коменданту здания, но, получается, я просто вела себя как типичный сосед в большом городе. Мне жаль.

— Хорошо, что ты не пошла проверить, что там, — сказала Ру.

— О, даже так?

Они вдвоём стояли и смотрели, как Шон спускается по пожарной лестнице совершенно обычным способом. Вид у него, насколько могла судить Ру, был нерадостный.

Шон, хотя и не был разговорчивым или общительным, всегда был вежлив, поэтому, когда он проигнорировал Киншасу, Ру поняла, что плохие у него новости.

— Тебе не стоит туда ходить, — сказал он. — Скажи, что тебе нужно, и я принесу.

Внезапно Ру поняла, что случилось.

— Он убил Марту, — выпалила она в ужасе. — Он убил её?

— Да.

— Но я должна… — она устремилась к входу в здание, думая о том, что же ей понадобится — нужно найти коробку, чтобы похоронить пушистый трупик, — горе затопило её.

— Нет, — Шон схватил её за руку. — Ты туда не пойдёшь.

— Мне нужно похоронить её, — Ру попыталась вырваться.

— Нет.

Ру непонимающе поглядела на него:

— Но Шон, мне нужно.

Киншаса произнесла:

— Крошка, твой приятель хочет сказать, что там нечего хоронить.

Ру едва могла воспринять это, но тут же подумала о другом:

— Мои книги? Конспекты? — спросила она, пытаясь осознать масштабы ущерба.

— Полностью испорчены.

— Но прошло уже четыре недели семестра! Как же я… мне придётся бросить учёбу!